Книга: Вспоминай – не вспоминай. Если б не этот колючий, пронизывающий насквозь ветер, было бы еще как- то терпимо, но ветер буквально сковывал, кинжалом резал по ботинкам и обмоткам. Потная спина соприкасается с задубевшей шинелью, при каждом движении тебя бросает то в жар, то в холод… Ледяной поток свободно прогуливается по всему телу, рука немеет от однообразного движения: вперед- назад, вперед- назад…Бревно перекатывается на козлах, распиливаем его вдвоем с таким же, как я, задержанным гарнизонным патрулем.
Он, чудак, сбежал из училища без увольнительной, просто так — захотелось пошляться по центру города… Абсолютно городской парень. Ленинградец. Сбежал, чтобы «понюхать городского запаха», как он сам выразился. Ленинград, — говорит он, — обладает своим, ни на что не похожим запахом. Особенно это чувствуешь, когда возвращаешься домой после долгого отсутствия». В общем, что говорить! Попались мы совершенно по- дурацки.
Тодоровский Вспоминай Не Вспоминай Скачать Fb2
Пётр Ефи́мович Тодоро́вский (26 августа 1925(19250826) —) — советский и. повести Петра Тодоровского «Вспоминай — не вспоминай. Автор: Тодоровский Петр. Название: Вспоминай – не вспоминай. Жанр: Биографии и Мемуары. Скачать в формате HTML (Размер: 57кб). Тодоровский Петр другие книги автора: Вспоминай – не вспоминай..
Нас привели в гарнизонную комендатуру, естественно, не покормили и отправили на берег Волги пилить дрова для этой самой комендатуры. У меня- то хоть была цель, когда я без увольнительной перемахнул через забор училища, за которым постоянно торчали старухи, как нахохлившиеся вороны. Они продавали всякую чепуху, в том числе и самосад. Чтобы его купить, приходилось две- три недели собирать крохотные щепотки сахара — его нам выдавали на завтрак и ужин, на этот сахар выменивали граненую рюмку корней самосада…Ну вот.
Я, значит, неожиданно получил от старшей сестры из Душанбе, куда она эвакуировалась со всей семьей, шестьсот рублей и, не раздумывая, перемахнул через забор, вскочил на подножку трамвая и через каких- нибудь десять минут был на знаменитом Сенном рынке города Саратова. Я там никогда раньше не был, потому что с того самого дня, когда нас пригнали в военно- пехотное училище, я видел Саратов только тогда, когда нас строем вели через весь город в баню. В училище своей бани не было.
Вообще- то училище было не достроено — началась война. Так что стены в казарме были не отштукатурены, голый кирпич сиротливо жался неровными рядами друг к дружке; зимой же кирпичи обрастали густым слоем инея, который постепенно превращался в снег толщиной в два- три пальца. А казарма — это огромное пространство, в котором располагался учебный батальон, — три роты по сто двадцать курсантов; двухэтажные нары и всего одна круглая металлическая печь на всех.
Пробиться к ней не было никакой возможности, чтобы хоть чуток просушиться после целого дня занятий на морозе… Наш командир роты капитан Лиховол любил иногда появляться после двенадцати ночи, когда мы только- только успевали согреться, прижавшись друг к другу, накинув на себя сверх одеял еще три шинели. Тут- то Лиховол и появлялся. Вдруг раздавался душераздирающий крик дневального: «Тре- во- га- га- га!!» Невдалеке от училища было кладбище, за ним — овраг, засыпанный снегом. Его- то и надо было преодолеть и уничтожить «противника» на противоположном краю оврага. С криками «Ура- а!», утопая по пояс в снегу, где- то в начале второго часа ночи вышибали «невидимого врага», промокшие до нитки возвращались в казарму… Но пробиться к этой круглой металлической печи не было никакой возможности…Особенно трудно было привыкать к нелегкой курсантской жизни первые недели учебы.
Тодоровский Вспоминай Не Вспоминай Скачать
У многих новобранцев то ли от слабости, то ли от недоедания, постоянного недосыпания случалось недержание мочи… Стоило нам чуть согреться, как кому- то из нашей тройки приспичило бежать до ветру. Туалет стоял метрах в двухстах от казармы, донести мочу на такое расстояние никто не мог — в лучшем случае успевали добежать до первого этажа, распахнуть входную дверь, высунуть свой брандспойт и… К утру вокруг парадного входа в корпус образовывалось многослойное, желтовато- бурое с прожилками светлого льда поле.
Каток! Так что пробиться к печке, чтобы хоть как- то просушиться — неосуществимая мечта.…Значит, я с этим переводом на шестьсот рублей от старшей сестры перемахнул через забор. Всю дорогу от училища до рынка в голове крутилась одна и та же мысль: сейчас куплю буханку хлеба, хлеба, хлеба! И вгрызусь в нее, в этот дурманящий душу аромат, недосягаемый и такой желанный. Вдоволь насытиться именно хлебом — единственная мечта всей жизни. Не надо никакого там шоколада или еще чего- то там.
По биографической повести Петра Тодоровского «Вспоминай, не вспоминай» телеканал «Россия» снял фильм «Курсанты», в последние годы вышли его фильмы «Жизнь забавами полна» (2002) и «Созвездие Быка» (2003). Продюсеры, Валерий Тодоровский. Валерий Тодоровский (продюсер) Если читать книгу Тодоровского " Вспоминай - не вспоминай ", то судьбы. Летом 1943 года, когда война была в самом разгаре, Петр Тодоровский стал курсантом Саратовского военнопехотного училища. Вспоминаю, — и разглядывает юношу своим опытным взглядом.. Молодость режиссера Петра Тодоровского пришлась на военные годы. по короткой отцовской повести " Вспоминай, не вспоминай ", Петр Ефимович.
Нет. Насытиться хлебом, его выдавали нам так мало, так мало… Садятся за стол двенадцать молодых, голодных как волки курсантиков, а на столе маленькая, сыроватая с торчащими иглами нечищеного овса буханка, и эту буханочку надо разделить на двенадцать равных частей. Ниткой вымеряется длина буханки, ширина, острым ножом она делится на двенадцать частей.
Один из курсантов отворачивается, старшина тычет пальцем в ломтик хлеба, спрашивает: «Кому?» Отвернувшийся, не глядя, называет первую попавшуюся фамилию, и каждому кажется, что ему- то как раз и попался самый маленький ломтик.…Захожу я на этот Сенной рынок города Саратова, в кармане шинели рука сжимает шестьсот рублей, — это чтобы не выхватили, — покупаю вот такую буханочку хлеба за четыреста пятьдесят рублей. Разламываю ее на две части, прячу в карманы шинели.
Думаю: «Вот сейчас съем одну половину, а вторую оставлю на завтра». Иду и выщипываю по кусочку, глотаю не прожевывая. Так, мне казалось, скорее наступит сытость. Мы и во время обеда первое съедали только жидкое, потом густое смешивали со вторым, крошили туда весь ломтик хлеба и все это месиво проглатывали большими порциями… Ну, в общем, не доходя до ворот рынка, я не заметил, как съел и вторую половину хлеба.
Тут меня и застукал гарнизонный патруль. Как я ни старался объяснить капитану с красной повязкой на рукаве шинели, что я давно не ел досыта хлеба, что я впервые в самоволке, потому что моя старшая сестра прислала мне шестьсот рублей и я без разрешения перемахнул через забор училища и так далее и тому подобное…Ну ладно, напилили мы с Райским (так его звали) дровишек.
Чудак, ей- богу! Я- то рванул за хлебом, он же просто так — захотелось пошляться по городу… Надеялся подцепить какую- нибудь девчонку. Райский этот, оказывается, был уже этим… У него уже была женщина. За месяц до войны их класс был на уборочной. Товарищи колхозники!
Поможем студентам убрать урожай!») Вдова. Правда, молодая. Все угощала парным молочком. И так случилось, что Райский остался у нее ночевать. После молочка вдова достала соленых огурчиков, нажарила картошки, выпили что- то крепкое и мутное, и он остался ночевать. Всю ночь его разыскивал отряд, а он в это время как раз занимался любовью с этой женщиной. Звали ее Нюрой. Поначалу ему было страшновато прикасаться к Нюре, он краснел, весь дрожал… И сразу у него ничего не получалось.
От этого он сильно переживал. Нюра его успокаивала, говорила, что впервые такое случается со многими. Потом Райский уснул в ее объятиях, уткнулся коленями ей в живот, как щенок, а проснулся Рэм (так его звали) оттого, что он уже на Нюре занимается любовью… Как это случилось, он не мог найти объяснения, но факт остается фактом: Нюра как- то так сделала, что он оказался на ней…Ну ладно. Был грандиозный скандал, успели ведь сообщить родителям: так, мол, и так — пропал ваш сыночек.
Утром, когда он, этот Рэм, заявился, пришлось перезванивать родителям, успокаивать их, мол, явился ваш сыночек… Рэма в этот же день отправили домой; он так скучал по Нюре, что взял и написал покаянное письмо: попросился снова на уборочную… Но тут как раз и началась война. Все это мне рассказывал он после Волги, когда мы лежали на гауптвахте — так, знаете, сырой полуподвал и зарешеченные окна. Он все бормотал, а я думал о своей незнакомке.
Не мог забыть ее глаза, серые, огромные и широко расставленные, хоть бери и рассматривай их по отдельности… Да, я как раз познакомился (если это можно назвать знакомством), когда перемахнул через забор училища с почтовым переводом на шестьсот рублей от старшей сестры. Я не знал, где тут почтовое отделение и какой- нибудь рынок. И только я перемахнул через забор, вижу — идет ОНА! Первая попавшаяся. Я спросил ее. Она объяснила. За это короткое время я успел ее рассмотреть: глаза, волосы — копна соломенных волос, — аккуратный носик и пушистый воротничок вокруг шеи. Но спросить ее имя и всякое другое не решился, потому что дурак.
Где мне ее теперь искать?! Что ж мне теперь, каждый день прыгать через этот забор и торчать на этой маленькой, горбатой улочке в надежде, что она вдруг появится?
А может, она вообще живет в другом районе города Саратова, а здесь оказалась случайно: была у подружки или по делам… Рэм все талдычил про свою Нюру, а я не мог уснуть, все думал о «своей» незнакомке, которую, как сейчас понимаю, потерял навсегда. Надо было задержаться хоть на минуточку, глядишь, узнал бы ее имя, где живет, может, даже свидание назначил… Так нет же! В глазах торчала буханка хлеба. Я ее поблагодарил, вскочил на подножку трамвая и… Да что теперь говорить — проворонил, сиди и кукуй! Вообще- то Рэма призвали в армию из Астрахани. Он сам, оказывается, астраханский парень.
Про Ленинград он наврал. Утром, когда нас освободили, он признался, что никогда не был в Ленинграде, но всю жизнь мечтал увидеть этот город, который он знал как свои пять пальцев. У него был альбом «Виды Ленинграда», ему отец подарил этот альбом. А сам он родился в Астрахани.
Их семья всю жизнь кочевала, отец военный, подполковник: и в Архангельске жили, и где только не жили! Отец на Халхин- Голе воевал и на финской, а спустя три месяца после начала большой войны они с матерью получили похоронку.
Отца убили где- то под Смоленском… Потом, когда Рэм из пулеметного батальона перебрался к нам, в минометный, мы с ним крепко подружились: он, Юра Никитин и я. Рэм по ночам, перед сном рассказывал нам нескончаемую историю про какого- то испанского разбойника Азоло де Базана, его интересно было слушать. Или про пещеру Лейхвиста… Вот завалимся на нары после тяжелого морозного дня, угреемся — Рэм посередке, а мы с Юркой Никитиным по бокам, — и слушаем про Азоло де Базана… Такой начитанный парень оказался, мы крепко подружились. И каково было наше изумление, когда старшина на утренней перекличке назвал Рэма Райского Ивановым!
Вспоминай, не вспоминай. Книга памяти Украины. Молодость режиссера Петра Тодоровского пришлась на военные годы.
И они оставили отпечаток во всем его творчестве. В его фильмах - невыдуманные сюжеты, а в сериале "Курсанты", снятом уже его сыном по короткой отцовской повести "Вспоминай, не вспоминай", Петр Ефимович встречается на улице с самим собой, 1.
Родился Тодоровский в райцентре Бобринец Кировоградской области в 1. Заранее договорились с ребятами, пошли на окраину нашего городка где было футбольное поле, - вспоминает он. И там, ничего не ведая, не зная ни о чем, играли до двух часов дня. Потные, с потеками, в трусах, мы вернулись в центр городка, а там полно народу, забиты все улицы. Я забежал домой, сидит мать плачет.
Я говорю, что случилось? Война.."В самый разгар войны, летом 1. Петр Тодоровский стал курсантом Саратовского военно- пехотного училища.
Вообще- то училище было не достроено. Так что стены в казарме были не отштукатурены, голый кирпич сиротливо жался неровными рядами друг к дружке; зимой же кирпичи обрастали густым слоем инея, который постепенно превращался в снег толщиной в два- три пальца. А казарма — это огромное пространство, в котором располагался учебный батальон, — три роты по сто двадцать курсантов; двухэтажные нары и всего одна круглая металлическая печь на всех.
Наш командир роты капитан Лиховол любил иногда появляться после двенадцати ночи, когда мы только- только успевали согреться, прижавшись друг к другу, накинув на себя сверх одеял еще три шинели. Тут- то Лиховол и появлялся. Вдруг раздавался душераздирающий крик дневального: "Тре- во- га- га- га!" Невдалеке от училища было кладбище, за ним — овраг, засыпанный снегом. Его- то и надо было преодолеть и уничтожить "противника" на противоположном краю оврага. С криками "Ура- а!", утопая по пояс в снегу, где- то в начале второго часа ночи вышибали "невидимого врага", промокшие до нитки возвращались в казарму… Но пробиться к этой круглой металлической печи не было никакой возможности…".
Сценарий, написанный для сериала, заметно отличается от книги, в названии которой, кстати, в скобках имеется примечание "лучшие годы нашей жизни". И в самом фильме сцены курсантской жизни перемежаются воспоминаниями самого автора.
Герой Советского Союза капитан Лиховол, сыгранный Алексеем Горбуновым, гонял подчиненных нещадно. Но это пригодилось им на войне. Оба своих ордена Великой Отечественной Войны, первой и второй степени лейтенант Тодоровский получил за умение стрелять из миномета.
Как рассказывает Петр Ефимович, особенно трудно было привыкать к нелегкой курсантской жизни первые недели учебы. У многих новобранцев то ли от слабости, то ли от недоедания, постоянного недосыпания случалось недержание мочи… "Стоило нам чуть согреться, как кому- то из нашей тройки приспичило бежать до ветру.
Туалет стоял метрах в двухстах от казармы, донести мочу на такое расстояние никто не мог — в лучшем случае успевали добежать до первого этажа, распахнуть входную дверь, высунуть свой брандспойт и… К утру вокруг парадного входа в корпус образовывалось многослойное, желтовато- бурое с прожилками светлого льда поле. Каток! Так что пробиться к печке, чтобы хоть как- то просушиться — неосуществимая мечта". В военном училище ему дали обувь 4. И целый день на морозе были занятия, закаляли, готовили к окопам. Пальцы большие были обморожены. До сих пор страдаю", - пишет режиссер. С 1. 94. 4 года Тодоровский - командир взвода 9.
Первого Белорусского фронта. На дорогу молодым командирам выдали сухпаек на две или три недели, но съели они его за десять дней. На станциях продавали белье запасное и даже шинели.
Так что оказался Петр Ефимович на передовой в одной гимнастерке. И тут же попал под артобстрел. Это просто жуть: все взрывалось… А я лежал, прижавшись зубами к земле — от страха меня просто колотило… Потом, когда все немного утихло, один сержант посмотрел на меня: "Пойдемте, я вам шинель найду.
Я тут мимо пробегал, видел". Я сразу не понял, что он имел в виду".
Эта сцена потом была включена в фильм "Рио- Рита", где режиссер попытался изобразить свои личные воспоминания: "Мы подошли к окопу, где стоял высокого роста человек, стиснув кулаки под подбородком и смотрел вперед. Осколок в затылок попал. У него была замечательная шинель английская. Когда мы его вытаскивали и я оказался вплотную лицом к лицу к незнакомому человеку, который глупо погиб - не надо было высовываться, это запомнилось на всю жизнь. Он часто мне снится".
В этой новой шинели лейтенанта скоро ранило. Причем сам он до сих пор считает, что сработала примета - оделся с убитого. Но ранило легко. "Когда после ранения попал в госпиталь - вот это было прекрасно. После грязи, крови, вшей, когда ты не человек, а животное, - и лежишь на белой простыне, тебя отмывают… У меня ведь было не очень тяжелое ранение - через две с половиной недели уже ходил. А тут санитарки, вечером танцы…", - вспоминает Петр Ефимович. И признается, что когда первый раз идешь в атаку, не боишься, бежишь, как теленок.
Но после ранения, когда надо еще раз встать из окопов, "ты совсем другой человек"."…Сорок четвертый год. Я на фронте, мои родители соединились наконец с моей старшей сестрой, и они вместе возвратились в Херсон, где сестра еще до войны вышла замуж за херсонца.
Наши войска быстро продвигались на Запад и вскоре освободили и наш городок. Тогда- то у мамы запала мысль: во что бы то ни стало добраться к себе на родину. Посмотреть, что стало с домом, а главное — узнать судьбу своих родителей, моих дедушки и бабушки. Они наотрез отказались бежать от немцев.
Сколько ее ни уговаривали воздержаться от такого путешествия (надо было пешком пройти около трехсот километров практически за наступающими войсками), она все же ушла. Запаслась едой и зашагала по разрушенным и сожженным поселкам, ночевала в степи, ее ютили деревенские бабы… Через десять дней добралась в свой городок. Первое, что она узнала: дедушку и бабушку расстреляли — кто- то донес… Как родителей коммунистов.
Квартира разграблена, в ней жили чужие люди. Кто- то ей шепнул, что наша корова Манька жива. Ее подобрал наш сосед — полицай, который совсем недавно бежал вместе с немцами, а Манька, мол, сейчас живет у речки. Там пасется, там и ночует.
Ее каждый день доят разные люди. Мать кинулась к речке, увидела свою Манечку, уткнулась ей в шею, проревела до поздней ночи. Обратная дорога в Херсон заняла больше трех недель. Корова трижды вырывалась, не хотела уходить из родного городка. Лишь с четвертого раза удалось ее вывести. Весна была в разгаре, земля зеленела травкой, но время было голодное.
И на этот раз Манька спасла нашу семью от лишений военного времени". Еще один военный эпизод лег в основу фильма "Оглушенный тишиной", о конце войны, когда наши войска вышли на Эльбу. Это было 8 мая. "Появился командир дивизии, забрался на полуторку, снял фуражку, какую- то минуту молчал, а потом сказал: "Дорогие друзья, война окончена".
Мой замечательный друг, с которым мы учились в Саратовском училище, снял свои истоптанные сапоги, швырнул вонючие портянки, лег в майскую траву, и сказал: "Все!". И я лежу, слышу, как он храпит, и вижу, как на грязный большой палец его ноги сел мотылек, как ангел который прилетел. Это счастье, радость, что мы остались живы".
До 1. 94. 9 года Тодоровский оставался в армии. Первое время был комендантом немецкого городка на той же Эльбе. В круг его обязанностей входил и поиск семей видных нацистов, которые не успели перебежать к американцам. Нам донесли , что в городе спряталась племянница фельдмаршала Паулюса. Красивая, восемнадцатилетная девка. Мы устроили облаву, но она успела убежать через окно прямо в рожь, в поля. Но мы ее поймали.
Я устроил ее официанткой в комендатуру, и на третий день мы стали с ней жить. Я хорошо ее помню, Ханнелору. Она была зенитчицей, хвалилась, что сбила американский самолет, рассказывала, что ребенком сидела на коленях у Гитлера. И отдалась в последнюю минуту какому- то немцу, солдату, в развалинах, чтобы не достаться русскому. А потом меня утром застал с ней в постели начальник политотдела корпуса полковник Долгополов. И ее увезли.". А последнее "военное" воспоминание связано с операцией на сердце, которую режиссеру делали в Мюнхене. На следующий день в моей двухместной палате открывается дверь, на пороге стоит высокий, симпатичный такой мужчина.
Говорит мне: "НКВД? КГБ?". Выяснилось, что он 2. И четыре года под Ижевском отмахал в тайге.
Он мне как- то показывает: "Осколок русской мины у меня прошел вот тут". А я говорю: "А я — минометчик". И мы, как дураки, смеемся".. На вопрос, считает ли он себя счастливым человеком, 8. Тодоровский говорит так: "Многое было за прожитые годы: И голодуха, и война, и послевоенная бедность, и залатанные штаны. Но для профессии режиссера такие испытания, наверное, нужны.
Если говорить "глобально", то я счастливый человек. Мне удалось работать с очень интересными людьми: актерами, режиссерами, драматургами. Меня окружали талантливые люди. Есть известная поговорка: с кем поведешься, от того и наберешься. Вот я и "набирался". Хотя, конечно, и сам отдавал немало своим друзьям и коллегам. То есть всегда происходило какое- то взаимообогащение.
Я всегда чувствовал себя легким человеком: был веселым, радостным, быстро сходился с людьми, "держался" на юморе. Это мне помогало. Всегда ладил с теми, с кем работал, никогда не позволял себе орать на подчиненных. И они ко мне хорошо относились. Словом, всегда старался оставаться человеком".